Продолжаем знакомить читателей с творчеством молодого, но подающего большие надежды писателя Алексея Ильичева-Морозова из станицы Кумылженской Волгоградской области.
В начале двадцатого века в одном из хуторов Царицынской губернии жила вдовья семья. Иван Матвеевич — глава семейства, в одно лето после сенокоса охлынулся в ручье, захворал да помер, оставив жену свою, Наталью Фатеевну, с пятью детьми.
Тяжко пришлось бедной женщине. Чтобы детей прокормить, работала она рук не покладая. Днём нанималась за кусок хлеба огороды пропалывать, ночью — шила людям незатейливую одежонку, да вязала платки с носками на зиму. Только к утру, бывало, сомкнёт глаза, как петухи запоют Знать вставать пора. Помолится Богу и снова за работу.
Детей своих Наталья Фатеевна, держала в строгости. Никто не лодырничал. Сыновья с ранней весны до поздней осени скот пасли, а дочери управлялись по дому. Старшая из детей — дочь Павочка, была матери за первую помощницу. То состряпает, то младших досмотрит Жили дружно, но бедно: делили одни чирики на троих, да миску каши ели без соли.
Как-то раз собралась семья вечерять, да двое братьев спор нешуточный затеяли. Филипп только стал лоб крестить, как Василий на него набросился:
— Опять ты Филька, креста отбиваешь! Бога твоего нет!
— Бог есть! — твёрдо и громко произнёс Филипп.
— Ха, есть — с ехидной улыбкой сказал Василий. — И ты его видал?
— А ты видал, что его нет! — и кинулся с кулаками на брата-коммуниста.
Полетели чашки да ложки, Василий, схватив полено, неумело швырнул им в Филиппа, промазал и угодил коту по хвосту. Досмерти выпуганный кот бросился в двери, чуть было не сшиб с ног заходящую с кувшином воды мать. Та, не сразу поняв, что произошло, некоторое время стояла молча.
— Маменька, они опять заспорили — сказала подбежавшая к ней плачущая Павочка.
— Ах, вы, ведьмины дети, чего удумали! — рассердилась мать и стукнула костылём оземь.
Этого было достаточно. В полутёмной хатке воцарилась прежняя тишина. Филипп с Василием — помятые и оборванные, стояли перед матерью на коленях, прося прощения.
— Ну, будя вам… — только и успела сказать Наталья Фатеевна, как вдруг постучали в окно.
В следующее мгновение на пороге появилась старушка. Это была старшая сестра Ивана Матвеевича, Катерина. Жила она неподалёку, в соседнем хуторе. И в эту зимнюю пору почти целый день шла пешком к семье брата. На нелёгкий путь под старость лет своих Катерина Матвеевна отважилась неспроста.
— Здорово живёте! — перекрестившись и тяжело выдохнув, сказала заснеженная Катерина Матвеевна.
— Слава Богу! — устало поприветствовала её Наталья Фатеевна.
— Садись повечеряй с нами, отогрей душу — предложила хозяйка гостье, отрезав небольшой ломоть тёмного хлеба и налив горячего взвара.
Ночью Наталье Фатеевне не спалось, было ей тревожно. Мысли о нежданно появившейся золовке не оставляли.
Спозаранку, протопив печь, женщины сели за разговор:
— Нотя, я ведь не просто так к тебе пришла — начала Катерина Матвеевна.
Наталья Фатеевна смотрела на свояченицу грустными глазами, не в силах вымолвить слово. А между тем Катерина Матвеевна продолжала:
— Старая я совсем стала, хворая. Силушки поди не как у молодки. Тяжко мне одной и со скотиной, да и смертушка тенью ходит — того и гляди своё возьмёт. А я одна. Не дал мне Бог на длинном веку — ни детей, ни внучат. Кому последнее слово вымолвить? Нешто вороне на суку.
— Что ты! Что ты, Катерина! Бог с тобой! — запричитала Наталья Фатеевна.
В это время с база в хату зашла Павлина.
— Вот если бы ты, Нотя, в память о моём брате, Павочку дала мне на воспитание — душа моя была бы покойна.
— Как можно! — вскрикнула Наталья Фатеевна, глядя на свою дочь. Та стояла ни жива, ни мертва.
— Ты погоди возмущаться-то, Наталья. Выслушай до конца старуху, — продолжила чуть было не прекратившийся разговор Катерина Матвеевна.
— Павочку я люблю, буду смотреть её, как родного дитя. Eй со мной добро будет. Вас забывать не дам, дюже загорюет — навестит. А как приберёт меня Всемилостивый Господь, воротится в родные стены.
— Это мне значит в дети тебе её отдать? — дрожащим голосом спросила Наталья Фатеевна.
— В дети не в дети, а я по немощи своей тебя прошу Христа ради, — сказала ей золовка.
Наталья Фатеевна залилась слезами. Зарыдала и Павлина. Старуха, опустившись на скамью, обхватила руками свою седую голову. В этот момент на печи проснувшиеся Василий с Филиппом решили вступить в разговор.
— Маманя, что попусту слёзы лить, — сказал Василий — Уступи тётке. Пусть Павка её донянчит.
— А я так разумею, — отозвался Филипп — коли Пава сама согласна, пусть пойдёт, а коли нет — ступай тётка откель пришла.
— Что скажешь, Павочка? — спросила её растерявшаяся мать.
Пава помнила отца и любила тётку. Понимала, в каком положении та сейчас находится. С другой стороны, не хотелось оставлять мать, братьев и сестёр одних. Но ведь они еле сводят концы с концами, а пойди она с тёткой, — их жизнь немного облегчится.
— Я согласна, — сказала Павочка — не печалься маменька, Марфуша с Санечкой тебе вместо меня, в помощь будут.
На том и порешили. Уходя, Катерина Матвеевна подозвала к себе Наталью Фатеевну и незаметно сунула ей в руку золотник, прошептав:
— Не тебе, детям твоим. Туго придётся — выручит.
Жили они хорошо. Ладно. Катерина Матвеевна сдержала слово, племянницу не обижала, а жалела и любила, как своё дитя. А со временем так прикипела к Павочке сердцем, что только одна мысль о грядущей, неминуемой разлуке их приносила Катерине Матвеевне нестерпимую боль.
Павочка тоже отзывалась на этот сердечный зов своей старой тётки и всячески ей угождала.
Тётка жила в большом, светлом и просторном доме с низами. Жилище имело несколько комнат, горницу и кухню. И его Павочка убирала так чисто, что казалось, в нём обитают ангелы. Кроме того, помогала Катерине Матвеевне по хозяйству: доила корову и коз, ходила на реку за водой, стирала бельё, да стряпала то, что тётка просила.
У Катерины Матвеевны был свой жизненный уклад, заложенный, видимо, кем-то из стариков. Вставала она рано, до зари. Молилась Богу по несколько часов, а как зорька заиграет — выходила кланяться Солнышку. Eла один раз — после полудня, и принималась за работу. А работа была у неё особенная, -людям помогать. Кто бы с чем ни обратился — поможет, вылечит и копейки не возьмёт. Спала она мало. К тому же стала приучать и Павлину. Как-то ей и говорит:
— Я как буду молитвочки читать, а ты, Павочка, слушай. Тебе дал Господь память цепучую, быстро всё переймёшь.
Павочка во всём была послушна тётке и усердствовала в новом для себя ремесле.
Однажды ночью проснулась она от запаха гари. Вокруг светло, как днём. Глянула в окно — полыхает соседская хата.
— Тётка Катерина! Тётка Катерина, проснись скорей! — испуганно прошумела девушка.
Тётка, открывши глаза и перекрестясь на икону, быстро спросила:
— Что приключилось? Ты что шумишь-то, Павочка?
— Пойдём скорей! Дед Лукьян горит!.. Дед Лукьян жил через несколько дворов от дома Катерины Матвеевны. Лет семь как схоронил жену, да запил в тёмную. А она то привидится ему, то к себе позовёт. Он и рад — хвастается, что Нюрка его в Раю поджидает А тут, видимо, закурил, да задремал выпивши — цигарку выронил, и занялась хата.
Тётка Катерина, схватив икону «Неопалимой Купины» и белый плат, кинулась на улицу. Улица не спала. Со всех сторон к пылающей хате спешили люди. Дело не шуточное, подуй ветер — загорятся другие ха… Беда!
— Дорогу! Дайте мне дорогу! — шумела бежавшая с иконою Катерина Матвеевна.
Кучковавшиеся хуторяне расступились. Старуха начала трижды обходить вокруг разгоравшегося пожара, читая молитву Богородице. Огонь стал помаленечку угасать.
— Держи икону, — обратилась Катерина Матвеевна к подбежавшей Павочке, а сама, приблизившись к двери горящей хаты, помахала белым платочком в небо. И тут же начался сильный дождь, который пожар и затушил.
На утренней молитве Катерина Матвеевна вместе с Павочкой, помянули душу усопшего деда Лукьяна и всех сродников от Адамова колена.
После тётка Катерина сказала:
— Павочка, детка, ты не пей горькую никогда. А то ведь первую выпьешь — не поймёшь, вторую — не заметишь, а в третьей — чёрт сидит. Он-то волохатый тебя и погубит!
Ничего не ответила Пава, а только обняла тётку Катерину за шею и горько заплакала.
На Святой неделе к дому Катерины Матвеевны подъехал тарантас. Из него вылез представительного вида, уже слегка тронутый сединой мужчина с окладистой бородою и осмотревшись, направился к воротам.
Катерина Матвеевна вышла к нему навстречу.
— Здравствуй, матушка! — произнёс незнакомец.
— Здравствуй, сынок! Ты, я вижу, нездешний. Что тебя привело ко мне? — спросила его тётка Катерина.
— Мать, пришла беда — отворяй ворота. Супружница моя шибко заболела. Всю Россию с ней проехали, лучшим докторам её показывал — всё впустую. Людская молва до тебя довела. Помирать ей нельзя, у нас дети малые — восемь душ. Подсоби не оставить сиротами.
Некоторое мгновение Катерина Матвеевна озадаченно смотрела на незнакомца.
— Вижу, матушка, откажешь ты мне. Нынче-то праздник великий, не возьмёшься. — продолжал незнакомец.
— Что ты! Что ты, сынок! Помогать людям в любой день не грех. Веди супружницу, — ответила ему Катерина Матвеевна.
Незнакомец пошёл к тарантасу и уже через несколько минут нёс свою жену на руках, следом за шедшей в дом Катериной Матвеевной. Идти сама женщина уже не могла.
— Ты сынок, клади её вот здесь на кровать, да выйди на баз. Мы тут сами управимся, — строго сказала Катерина Матвеевна, обращаясь к незнакомцу.
Мужчина, не прекословя, подчинился.
— Покажи дочка, где болит у тебя? — ласково спросила её Катерина Матвеевна.
Страдалица из последних сил подняла левую руку. Подмышкой тётка Катерина увидала воспалённую, сочившуюся шишку размером с крупное куриное яйцо. Эта хворь была ей знакома и звалась в просторечии «Нехорошая». Страсть эту знахарка выводила не единожды.
— Ну, не тушуйся дочка, я тебе помогу, — уверенно проговорила Катерина Матвеевна, — только и ты помоги мне — делай так, как скажу — продолжила она и обратившись к племяннице сказала:
— Павочка, детка, сбегай-ка в погреб, да принеси мне огуречик солёненький и холодушку вытащи вот в эту тряпицу.
Пава всё сделала, как тётка наказывала. Тётка Катерина взяла огурец с холодушкой и нашептала на них. Потом подала лягушку в руку больной женщине и приказала какое-то время дышать на неё.
— А теперь смотри, милая, как хвороба твоя от тебя поскачет — сказала знахарка и опустила лягушку наземь. Та, сделав несколько прыжков, остыла.
— Я к шишке твоей огурец привяжу, напою тебя водицей, и ты поспишь, дочка, — сказала женщине Катерина Матвеевна.
И она, сомкнув усталые глаза, задремала.
— Павочка, зажги лампадку перед иконою и оставим её, пусть сил набирается, — сказала тётка.
Всё это время во дворе, возле лошадей, находился незнакомец. Он жутко нервничал, нюхал табак и так громко чихал, что не заметил, как тётка Катерина к нему подошла:
— Сынок, не волнуйся. Всё позади. Теперь нужно обождать…
— Сколько обождать, матушка? — с надеждой в голосе спросил незнакомец.
— Два-три дня, до той поры пока проснётся твоя ненаглядная, — улыбнувшись ответила ему знахарка.
— А ты пока в церковь сходи, свечи поставь за здравие жены своей да деток. Бога всегда помни! Всё, что жизнью дышит — в Eго власти пребывает и Eго словом живёт. Опосля приезжай. Будешь нашим гостем — подытожила Катерина Матвеевна.
Обрадованный человек вскоре стоял в храме перед иконами — горячо, неистово молясь Богу за свою семью.
Тем временем в доме знахарки болезная женщина вся взмокла от пота. Стараясь не тревожить сна, тётка Катерина аккуратно переодела её в свою невладанную рубаху, а снятую с неё одёжу сожгла.
Через три дня супруги уехали. Хвороба полностью оставила женщину, как и предсказывала тётка Катерина. А через несколько лет Фома Петрович, тот самый незнакомец, вновь наведался в донские края. Только в этот раз приехал один, да пригнал с собой отару овец.
Повстречавшись с Катериной Матвеевной, сказал:
— Матушка, это стадо тебе! Владей! Супружница моя жива — здорова, прислала тебе поклон! — и низко поклонившись в ноги Катерине Матвеевне, обнял её по-сыновьи.
— Сынок, — отвечала ему Катерина Матвеевна, — я не возьму. У тебя уже поди девять деток, им нужнее. Гони всё домой.
— Но откуда мать знаешь, про детей моих? — удивился Фома Петрович.
— Сорока на хвосте принесла, — рассмеялась Катерина Матвеевна.
— Значит, не возьмёшь? — спросил её Фома Петрович.
— Нет. На кой они мне, старухе? Но вижу я, человек ты настойчивый и от своего не отступишь, — сказала она.
— Не отступлю! — уверенно подтвердил её мысль Фома Петрович.
— Тогда скачи в соседний хутор и животину свою туда гони. Спросишь, где хата Ивана Чурекова. Там вдова его с детьми живёт. Дай им столько, сколько возьмут. Да скажи, что это от Павочки. Остальных коль не хочешь домой ворочать, раздай обратной дорогой — бедным людям — сотвори милостыню. Нищему подашь кусок, это дело тебе впрок — ангелы небесные за тебя попросят! Ступай с миром сынок, да Бога не забывай.
Но мирно пожить Россия не успела. Пришла на её земли коричневая чума — самая подлая и страшная!
В первый год войны отдала Богу душу Катерина Матвеевна. Ушла на Eго Праведный Суд. Осознавала ли эта добрая женщина, стремящееся помочь страждущему, то, что занималась чем-то Богу не угодным? Скорее всего, нет. В её душе, как и в душах многих сельских жительниц, органично срослась горячая вера в Бога с элементами языческих славянских традиций и ритуалов. Она искренне верила, что помогает людям, делает добро.
Простит ли её Господь? Как знать. Святые люди говорят, что поминальная молитва о сродниках способна повлиять на участь их душ кардинально. Господь, внимая таким молитвам, может изъять грешную душу из адских подземелий и переселить в райские чертоги.
За душу бабушки-знахарки до конца своих дней молилась Павлина, поминая её наряду со своими родителями. Возможно, сейчас они где-то вместе. Всё в руках Божьих.
Чирики — традиционная донская казачья обувь, которую обували в тёплое время года.
Холодушка — маленькая травяная лягушка, которую деревенские хозяйки клали в кувшин с молоком, чтобы оно не скисало.
