История, о которой сейчас поведаю, произошла в брежневские времена. В одном поселковом правлении трудились несколько мужиков. Борис Андреевич — заведующий свинофермой — с виду симпатии не вызывал. Огромного роста, грузный, центнера полтора товарищ, имел одутловатое лицо с маленькими острыми глазками. Но и душой был наделён широченной, сердцем добрым и милосердным. Кто бы из сельчан к нему ни обратился, войдет в положение и всегда делом поможет. За это его уважали, а промеж собой шутливо называли зав. Свинья.
Eго свата, заведующего складами, народ прозвал Киселём. Кисель был человеком таким же здоровенным, хитрым, но до крайности скупым. У такого снега зимой не выпросишь.
При всей разности характеров сваты дружили между собой и частенько сидели за рюмочкой. А бывало так разгуляются, что пару дней из-за стола не выходят, пока ящик беленькой не уговорят. Однажды зимой собрались погреться, да у Киселя запасы иссякли, а может и придержал по обыкновению. Пошли к Степанычу. Степаныч, всю свою сознательную жизнь работая в колхозе, шоферил на Газоне. Физической силой не отличался, был худоват и лыс, как горшок. Умом правда обижен не был, иногда мог и пошутить для пользы дела.
— Степаныч, выручай, дорогой! Нужно в город съездить кой чего прикупить — попросил его Борис Андреевич.
— Не повезу. В выходной путёвки никто не даст, — ответил Степаныч.
— Ну, будет тебе, Степаныч. Никак впервой катаешься? -впрягся Кисель.
— Не повезу, и точка! — отрезал Степаныч.
— Ну, не упрямься, не упрямься, Eфим. Подмоги нам. А мы со сватом пошепчемся с председателем и по весне стравим тебе новую резину, — пообещал Борис Андреевич.
Степаныч долго не размышлял. Новая резина его железному другу была ох как нужна!
— По рукам, — сказал он, протягивая свою худую ладонь просителям.
Погода портилась, когда старенький шустрый грузовичок выехал из села. В тот год зима расщедрилась и снега насыпала вдоволь! Сугробов намела метровых, дорогу сковала льдом. Eё, убогую, с неделю никто не расчищал, и это доставляло неудобства. Легковой транспорт встал. Проехать можно было только на грузовом, да и то с немалыми рисками.
В кабине было невыносимо тесно. Двое сватов занимали почти всё её пространство, а Степа-ныча так придавили, что он, бедняга, вплотную прижимался к своей двери и боялся вывалиться. Как в таком положении он ещё умудрялся управлять машиной — одному Богу было известно.
— На тринадцатом километре пост ГАИ, — известил своих пассажиров Степаныч. — Путёвки у меня нет, полями в такую страсть не обрулишь. Что делать будем? -продолжал он свой монолог.
Тут зав. Свинья предложил:
— Остановят, скажешь, главбух с ума спятил, в Ложки везём… Как будем подъезжать, притормози.
Вскоре машина остановилась. Из неё вышел громадный Борис Андреевич, снял фуфайку и в одной майке, и стареньких галифе с трудом, кряхтя, залез в кузов.
У поста долговязый гаишник остановил машину.
— Ваши документы? — потребовал он от шофёра.
— А ваши? — невозмутимо глядя на него, отозвался Степаныч.
Гаишник стал шарить по карманам, но к своему удивлению удостоверения не нашёл:
— Ну ты чё, не видишь, я гаишник.
— В таком случае, я — Владимир Ильич Ленин, — сняв шапку и указывая на свою лысину, сказал с серьёзным видом Степаныч и тронулся вперёд.
— Тормози, Степаныч! Вон, глянь, опять жезлом машет — сказал ему Кисель.
Степаныч остановился и вышел.
— Ну чего ещё? — буркнул он подошедшему гаишнику.
— Куда держите путь? — поинтересовался тот.
— В Ложки, — коротко ответил Степаныч.
— В смысле, в Ложки? — продолжал гаишник.
— В том самом смысле. Главбух наш с ума сошёл, вот везём в психушку.
Гаишник глянул в кабину на угрюмого, серьёзного Киселя:
— Да что-то не похож он на психбольного.
— Это не тот, а другой. Тот в кузове отдыхает. Ты подойди начальник, глянь какие дела у нас. — ответил ему Степаныч.
Тем временем в кузове зав. Свинья продрог до мозга костей. Но роль свою осознавал чётко, и когда подошёл гаишник, предстал перед его очами форменным психом. Стоя на коленях в грязной изодранной майке посреди кузова, обмотавши кисти своих рук бортовыми цепями и как бы провисая на них, весь запорошенный снегом — он был похож на старого побитого пса.
Увидев гаишника, оживился и что есть мочи стал лаять по-собачьи, рычать и срываться с цепей своих, кидаясь на него. Ошарашенный гаишник отшатнулся!
После чего псих вскочил на ноги и припрыгивая ввысь, как гимнаст на арене цирка, заорал нараспев:
— Отцепи меня, хозяин, отцепи!..
— Отцепи меня, хороший, от цепи. — и, дёрнувшись, одной рукой попытался ухватить гаишника.
Гаишник отбежал к уже сидевшему в кабине Степанычу и ещё несколько минут круглыми, страшными от испуга глазами смотрел на метавшегося в кузове лающего психа.
— Вы бы его одели во что-нибудь. — с некоторой долей сочувствия в голосе проговорил приходивший в себя гаишник.
— А мы не одевали?! — сказал Степаныч — Только вот он всю одёжу повыкинул по дороге.
— И в кабину его нельзя! Кусается, зараза! — мельком показав локоть левой руки, поддержал разговор Кисель.
— Он там поди совсем околел, а вы нас задерживаете, — обеспокоился Степаныч.
— Тогда доброго пути! Поспешите довести главбуха вашего целым, — пожелал им изумлённый гаишник. А потом ещё долго стоял, смотрел на дорогу и теребил свой жезл.
Что было дальше — история умалчивает. Но наверняка мужицкая смекалка ещё не единожды сослужила добрую службу нашим друзьям.
Алексей ИЛЬИЧEВ-МОРОЗОВ, ст. Кумылженская
